Перспектива быть узнанным на портрете вовсе не прельщала его. Он вскочил.
– Хватит! Я устал! И вообще… Мы теряем время! Может, пока не поздно, бросишь мой портрет? Я заплачу тебе за этот набросок как за готовую работу.
Вздохнув, Илона отложила кисть.
– Жаль. А ведь уже начало получаться. Хочешь взглянуть?
Петер совсем не был уверен, что хочет. А вдруг она изобразила на картине нечто вовсе непотребное? Но, в конце концов, любопытство пересилило. Он шагнул к мольберту и остановился, потрясенный.
– Но… Но это же не я!
Илона протестующе взмахнула кистью.
– Так я тебя вижу!
Удивительно, но, взглянув на портрет еще раз, Петер обнаружил гораздо больше сходства.
Перед ним сидел мужчина со скрещенными ногами. Руки покоятся на коленях, спина выпрямлена, а глаза закрыты, как у медитирующего Будды.
Но содержание картины не исчерпывалось загадочностью и могуществом мужского начала. Искусно очерченная фигура, переливающиеся бронзовые мускулы создавали впечатление незримого присутствия некоей рабыни, которая немало потрудилась, втирая в кожу своего господина ароматические масла и умащивая его белокурые волосы восточными благовониями.
Петер на мгновение онемел. Его поразило не только и даже не столько мастерство художницы, сколько настроение, которым была проникнута картина…
Он еще раз впился глазами в изображенного на холсте мужчину: мудреца, господина всего сущего на земле. Но разве он, Петер, похож на этого юного полубога? Чертовка просто смеется над ним!
Он устремил на нее разгневанный взгляд, но Илона и бровью не повела.
– Я совсем не такой мускулистый, – проворчал он. – И кожа бледнее.
– Нет, у тебя очень рельефные мышцы и хороший ровный загар. Посмотрись в зеркало.
Она шутит или серьезно думает, что мужчины способны крутиться у зеркала, восхищаясь своими обнаженными фигурами?
– А куда делись волосы на теле? – недовольно спросил Петер.
– Я их состригла кистью. Это домысел художника, – объяснила она. – И потом, разве дело в волосах?
– Разумеется, нет, – не унимался он. – Но зачем приукрашивать? Например, эти кудри до плеч. Какая-то женская прическа. У меня же нормальная стрижка.
– Тебе бы пошли длинные кудри, – задумчиво протянула Илона.
– Это тебе только кажется, крошка. Никогда в жизни я не стал бы отращивать такую шевелюру.
– Почему?
Он деланно засмеялся.
– И ты еще спрашиваешь? Представь, что скажут мои партнеры, если я появлюсь в офисе, таком виде? Манекен, который только что сбежал из рекламного агентства… Меня просто не поймут!
– Правда? Мне казалось, что в своем кругу ты самый главный и можешь делать все, что тебе нравится. А они только кланяются и целуют тебе ножки.
– В глаза – да, но за моей спиной начнутся пересуды.
– Тебя так волнует мнение окружающих?
Петер удивленно посмотрел на нее.
Какая наивность! Отец всегда внушал ему, что в этом мире действуют законы, которые придуманы задолго до нас. И нам ничего не остается, как неукоснительно следовать им. «Иначе часы остановятся», – говорил Адлер-старший, торжественно поднимая руку и слегка постукивая пальцем по стеклышку своих золотых швейцарских часов. Слышал бы он слова этой безумной художницы! Наплевать на людей, на общественное мнение? Да это… это то же самое, что взять и своей рукой остановить время.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – выпалил Петер.
Илона сверкнула глазами и упрямо вскинула подбородок.
– Нет, знаю. И даже очень хорошо! Такие, как ты, окружают меня всю жизнь! И я вижу, как они изводят себя по пустякам, зарабатывая язву или инфаркт. А ради чего? Ради кого?
– Ради дела, – взревел он. – Понимаешь, дела! И ради своих семей! Как еще, черт возьми, большинство мужчин может добиться чего-то в этом мире, как не придерживаясь консервативных взглядов? Не каждый способен спастись бегством на пустынные острова и заниматься тем, что ему нравится. В конце концов, приходится возвращаться в реальный мир, как это делаю я каждое утро в понедельник. Тебе чертовски повезло, что у тебя такой партнер, как Франц. Немногие из знакомых мне деловых людей согласились бы взять тебя в свой бизнес. Твое поведение, манеры…
– Ну-ну, договаривай. – Она скрестила руки и смерила его ледяным взглядом.
– Шокируют окружающих. Как и твои наряды.
– Ах, вот как. Наконец-то дело дошло и до нарядов. – Она была вне себя от бешенства. – Что ж, благодарю тебя, Ульрих!
Петер зажмурился, как от удара… Боже, что он делает? А главное, зачем? Он же не хотел спорить с Илоной и, тем более, ссориться с ней. Ведь не будь выходных, которые они проводили вместе, он сошел бы с ума. Ему захотелось провалиться сквозь землю от стыда.
– Извини, пожалуйста. Я не хотел. Вспылил.
Он подошел к ней и обнял. Она еще минуту сопротивлялась, но затем крепко прижала его к груди.
– Это ты меня прости. Я не хотела тебя обидеть. Не понимаю, с какой стати я так завелась. Из-за какого-то портрета… Ты прав, он действительно никуда не годится.
– Глупости! Портрет просто замечательный. – Он взял в ладони ее щеки и стал поглаживать, успокаивая… – Вообще-то ты права. Меня давно уже тяготит собственное существование. Все время чувствуешь себя машинкой для пересчитывания банкнот. Ужасно!
Он ощутил, как Илона напряглась в его объятиях. Кажется, это признание испугало ее. Ведь она считала его таким сильным…
Ему припомнились слова Франца о том, что каждый раз, когда очередной любовник начинает терять голову, эта чертовка бросает его. Значит, вскользь брошенная фраза вовсе не шутка, а предостережение. Не зря она назвала его Ульрихом…